– Здесь живут плохие мусульмане.
– Почему? – спросил Богдан, терзая переключатель скоростей.
– В суре «Преграды», аяте пятьдесят четвертом, сказано: «Не производите расстройства на земле после того, как она была приведена в благоустройство», – пояснил бек; затем повозку подкинуло, и бек ляскнул зубами. – Будто Коран не для них писан. Да. – С осуждением добавил он. Тут повозка извилисто вписалась в очередной поворот между рвами, и открылось очередное помпезное здание, фасад коего был украшен огромным портретом улыбающегося Кучума и надписью: «Пророк гуторiл с правовiрными по-асланiвськi!» Бек изумленно крякнул, а потом проговорил: – А, понял. Они ж, видать, и по-арабски-то не знают. Да.
– Вот и получается, – остервенело вертя баранку, подытожил свой рассказ Богдан, – что я ничего еще толком не видел и не уразумел.
– Этот Абдулла будет здесь?
– Думаю, да.
– Интересный человек.
– Неоднозначный, скажем так.
– Значит, что у нас есть? – Бек принялся загибать коричневые сухие пальцы. – Вооруженных много – раз. Окопы и траншеи – два. Цзиньчжи шо ханьхуа – три. Твой друг где-то бродит без связи, на него убийство вешают – четыре. Все?
– Вроде все…
– Ты мужчина или курсистка в парандже? Что такое «вро-де»? Да или нет?
– Нет! – громко и решительно сказал Богдан. – Не все! Пять! Мне покою не дает эта фраза Кучума: я уверен, что вашу жену найдут.
– Хороший человек. Утешить тебя хотел. Обдумывай слова тех, кто тебя огорчил; лелей слова тех, кто дал тебе надежду.
– Это из какой суры? – спросил Богдан, пораженный чеканностью формулировки. Бек шевельнул бородой и честно ответил:
– Это я сам.
Богдан, на миг оторвав одну руку от баранки, показал беку большой палец. Бек приосанился, по-орлиному расправив плечи.
– Понимаешь, ата… Он будто приказ отдал. Прямо при мне, чтобы времени не терять – но чтобы я этого не понял. И Нечипорук тут же козырнул: я вас оставлю, у меня дела – и ушел.
Бек резко, всем корпусом повернулся к Богдану и уставился ему в лицо.
– Так это прозвучало, да?
– Да.
Бек тихонько присвистнул сквозь зубы.
– И через два часа ее нашли, – сказал он.
– Да, – сказал Богдан.
Больше они не разговаривали. Думали.
Возле больницы «Милосердные Яджудж и Маджудж» их уже ожидали. Прямо перед входом стояло две повозки – одна обычная, ордусская, другая – черная иноземная, с эмблемой в виде трехлучевой звезды, вписанной в окружность. «Мерседес» – после некоторого напряжения вспомнил Богдан. «Мерседес» был пуст; на ступенях перед входом стоял человек в черных очках и курил, и Богдан через мгновение узнал Абдуллу. В ордусской повозке кто-то сидел, но сквозь затемненные стекла Богдан не разглядел лица.
Богдан вышел наружу, почтительно помог выйти беку. Абдулла тем временем неторопливо спустился вниз, отбросил окурок. Они обменялись с Богданом рукопожатием.
– Здоровеньки салям, единочаятель Оуянцев-Сю.
– Ассалям здоровеньки, единочаятель Нечипорук. Позвольте представить – это… – Богдан на миг запнулся, а потом жестко закончил: – Отец моей старшей супруги, ургенчский бек Ширмамед Кормибарсов.
Присутствие бека почему-то всегда делало его решительнее. Видимо, добрый пример заразителен. Что с того, что Жанна стесняется, когда ее называют младшей женой? Быть младшей женой она от этого не перестает. А если перестанет – то уж не потому, а по куда более серьезным причинам и мотивам. Можно быть сколь угодно бережным на словах, уважать специфику ее мышления и ее привычек – но на игре в недомолвки ничего не выстроить. Реальность надо либо принимать всем сердцем, либо уходить из нее – но не закрывать на нее глаза в нелепом стремлении и в ней не быть, и другой не искать.
– Очень приятно, – сказал Абдулла, внимательно рассматривая Ширмамеда. Задержался взглядом на орденах и тоже подал ему руку. – Здоровеньки салям.
– Добрый вечер, – бесстрастно ответил бек.
– Рад сообщить вам, еч Богдан, – проговорил Абдулла, – что мы нашли вашу супругу. Я также попросил сюда приехать Мутанаила ибн Зозулю – последнего, кто видел профессора и его спутницу перед тем, как случилась трагедия. Характер трагедии теперь для нас совершенно ясен. В ближайшее время мы наверняка найдем и профессора.
– Что же произошло? – сдержанно спросил Богдан. Ничего он не мог с собой поделать – Абдулла нравился ему. Абдулла и бек были людьми одной закалки, а бека Богдан уважал безгранично.
– Автокатастрофа.
– Ах, вот как…
Бек молчал и только щурился, разглядывая Абдуллу. Абдулла же, после того, как бек ответил на его приветствие подчеркнуто немусульманским образом, словно бы перестал его замечать. Он повернулся к ордусской повозке и слегка махнул рукой; из повозки тут же выскочил длинный и нескладный, по всему видно – крайне расстроенный человек лет сорока пяти или чуть больше, в бледно-зеленой пышной чалме и элегантном черном халате, под коим виднелась неизбежная косоворотка.
«И как им не жарко…» – подумал Богдан.
– Вы хотите сначала повидать супругу, или предпочтете побеседовать со мной и с уважаемым ибн Зозулей? – поинтересовался Абдулла.
– Не знаю… Скажите мне, в каком она состоянии?
– Опасности для жизни нет, и врачи надеются, что в ближайшее время она придет в себя. Сильное сотрясение мозга. И несколько ушибов. Ее красота не пострадает. – Абдулла чуть раздвинул губы в острой улыбке. Эта улыбка холодно проблеснула на миг – и сразу откатилась в прошлое, словно клинок, который извлекли было из ножен, но тут же вбросили обратно.
– Идемте сначала к ней.