Дело незалежных дервишей - Страница 73

У ведущего на миг отвалилась челюсть, а глаза стали похожи на маленькие глобусы. Растопыренные руки его опустились, и он отступил на шаг в сторону, пропуская Богдана.

Валери вскочила из мягкого кресла.

– Это тоталитаризм! – возмущенно воскликнула она. – Это вопиющий произвол! Поразительное нарушение прав человека! Новый пример полного пренебрежения улусным центром системой разграничения полномочий! И вообще прерогативами уездов, каковые закреплены за ними еще народоправственными эдиктами Дэ-цзуна! Вы попираете ваши же собственные законы! Позор!

– Здоровеньки салям, преждерожденная Валери, – ответил Богдан. – Мне очень приятно впервые увидеть вас не на телеэкране. Подождите четверть часа, пожалуйста. Я недолго. Честное слово, это очень важно. Потом я прослежу, чтобы ваша беседа обязательно пошла в эфир и никто не посмел бы ее комкать из-за нарушения графика. Простите.

И Богдан, церемонно наклонившись, немного неумело, но явно на варварский манер поцеловал Валери руку. Слава Богу, Жанна успела его научить.

Валери оторопела.

– Вы это серьезно? – тихонько проговорила она, держа поцелованную ладонь на весу, будто на тыльной стороне ее вдруг вылупился маленький, беззащитный птенец.

– Конечно.

Богдан шагнул было дальше, но за спиной у него раздался голос Валери – на редкость неуверенный и нерешительный:

– У вас рубаха пропотела подмышками!

Богдан обернулся.

– Да, наверное, – сказал он. – День был жаркий. Но я вот так сложу руки, – он показал, – и зрителям не будет видно.

– Вы знаете, что ваши очки вам категорически не идут? – тихо проговорила Валери.

Богдан улыбнулся.

– Я к ним очень привык, – сказал он.

– Хотите, я подберу вам новые? – вдруг предложила она. – У меня безупречный вкус.

– Буду вам крайне признателен, преждерожденная Валери, – ответил Богдан.

Он вошел.

Сел за столик, на котором располагался предназначенный для Валери букет желтых цветов. «Кто подбирал, интересно? – машинально подумал он. – Чем руководствовался? По-русски, желтый – цвет измены. А вот в Цветущей Средине – это императорский цвет, цвет лессовых полей сердцевинных земель страны Хань». И тут сообразил, что кувшин, в котором стоят цветы – ярко-голубой.

«Наверное, это символизирует Землю и Небо», – уважительно подумал Богдан – В высшей степени благородное и сообразное сочетание».

Он тихонько кашлянул. Пригладил волосы. Сел поудобнее – так, потом иначе, потом нога на ногу, потом – снова, как сначала.

Он почти не волновался.

Словно огромная открытая рана, беззвучно распахнулась перед ним алая надпись: «Эфир!»

– Драгоценные преждерожденные! – начал он. – Почтенные жители Асланiвського уезда! Я – срединный помощник Александрийского Возвышенного Управления этического надзора Богдан Оуянцев-Сю. Прошу у вас прощения за свое непрошенное появление, но то, что я хочу сказать, чрезвычайно важно и касается вас всех. – Он перевел дух. Поправил очки. – Не секрет, что уровень благосостояния и безопасности жизни в уезде заметно понизился. Уважение улусной администрации к вашим правам вселяло в нас надежду, что уезд сам справится с возникшими проблемами. Однако – не справился, и теперь понятно – почему. За истекшие сутки выявились поразительные факты, и я не могу не довести их до вашего сведения, потому что от вашего решения будет зависеть, не побоюсь этих слов – вся дальнейшая судьба уезда. Ваша судьба! Судьба ваших детей…

Эпилог

Баг, Богдан и другие хорошие люди

Александрия Невская, харчевня «Алаверды»,

13 день восьмого месяца, отчий день,

вечер

Владелец харчевни «Алаверды», почтенный Ябан-ага, сиял улыбкой. Этот вечер в его заведении удался на славу, и народу было – негде гранату упасть.

Баг и Богдан сдвинули столы, чтобы разместить всю компанию сообразно, без стеснения.

Оба они были умиротворенно благостны.

Все осталось позади. Позади – изумление и возмущение асланiвцев, которые сначала хотели забросать брусчаткой, а потом – хотя бы плевками праведного гнева заплевать с ног до головы своих смещенных начальников, которые столь бесстыдно обманули их и столь корыстно использовали их беззаветную любовь к родному краю и к родной культуре. Позади – растерянно-благодарственные депутации улемов, муфтиев и кади, пытавшихся прямо у Богдана выяснить, как уезду жить дальше, после такого, как сказали бы варвары, шока. Позади – глухое недовольство лже-древнекопателей, неплохо наживавшихся на подделке находок, и чистая радость подлинных древнелюбов, которым теперь открылись широчайшие возможности для истинного изучения славного прошлого своей малой родины – изучения, не замутненного ни нуждами поиска сокровищ для начальства, ни нуждами скрытного рытья оборонительных сооружений. Позади – неудачная попытка Богдана выдвинуть во временные начальники уезда, на срок до проведения новых просительных выборов, известную своей честностью и принципиальностью преждерожденную Валери; та, гордо даря ему жуткие окуляры совершенно ненадеваемой конфигурации, тихонько призналась, что к каждодневной скрупулезной работе ни склонностей, ни способностей не имеет и, прекрасно подмечая чужие недостатки – вот недостатки прежних очков Богдана, например, – понятия не имеет, как их исправлять… Все было – позади. Можно было откинуться на спинку стула и выпить эрготоу; кто чарку, кто и несколько.

Подле Богдана обосновалась, конечно, Жанна. За прошедшие дни она оправилась, и, хотя забинтованная голова ее все еще была словно бы увенчана белоснежной царственной чалмою, щеки молодицы горели от радостного возбуждения. Память к ней возвращалась, и Жанна не уставала повторять всем и каждому, как страшно было в пещере, когда рядом с нею пытали Кова-Леви. Теперь можно было считать доказанным, что уехать от ибн Зозули они не успели. Откровенными разговорами выяснив их замыслы, отделенцы убедились, что тайну профессор добром не раскроет – и опоили обоих там же, в загородном доме.